Множество людей тратят множество сил, времени и слов, убеждая бойкотировать президентские выборы в марте 2018 года.
О том, к каким последствиям приведет бойкот, я уже рассказывал в «Новой газете». Мой вывод (впоследствии подтвержденный известным экспертом по электоральной статистике Сергеем Шпилькиным) прост: чем больше оппозиционно настроенных избирателей (а только на них и подействуют призывы к бойкоту) не придет на выборы — тем больший процент голосов получит Владимир Путин.
Поскольку опровергнуть этот вывод (вытекающий из правил выборов и методики подсчета голосов) невозможно, сторонники бойкота обратились к аргументам другого рода.
В предельно сжатом изложении этих аргументов — три.
- Первый — политический: если на призывы к бойкоту откликнется большое число избирателей и явка окажется низкой — власть будет нелегитимна.
- Второй — логический: исход выборов предрешен, кандидаты от оппозиции не имеют шансов, идти и голосовать за них бессмысленно.
- Третий — этический: это не выборы, а фарс и имитация, приличному человеку стыдно в этом участвовать.
Что же, рассмотрим эти аргументы по порядку.
Сперва — о последствиях снижения явки избирателей.
Можно ли ее снизить, призывая к бойкоту? Да, можно.
В какой степени? В небольшой: даже ярые адепты бойкота признают, что предел влияния соответствующей агитации — процентов 10. Снижение явки, условно, с 60 до 50%. Но если вдруг и до 40% — что дальше?
Назначат новые, честные выборы?
Граждане станут считать власть нелегитимной и откажутся ей подчиняться?
Запад не признает режим и откажется иметь с ним дело?
Не смешите мои подковы.
Легитимность власти — иначе говоря, признание ее права управлять, — не зависит от явки избирателей.
В выборах мэра Москвы в 2013 году участвовали 32% избирателей, в выборах губернатора Петербурга в 2014 году — 39%. И что, москвичи не признают Собянина мэром, а петербуржцы Полтавченко — губернатором? Да ничего подобного. Низкая явка повлияла на деятельность исполнительной власти двух столиц? Да никак не повлияла: о ней забыли через неделю после выборов.
Что касается Запада, то он будет иметь дело с российским президентом независимо от явки избирателей — как неизменно бывало раньше. Максимум последует пара-тройка осуждающих резолюций, да и те будут связаны не с явкой, а с нечестностью выборов и ограничением конкуренции. При этом проблемы Кремля в мире связаны с проводимой им политикой, но никак не с низкой явкой на выборы.
Теперь — о «предрешенности» исхода выборов и «отсутствии шансов» у кандидатов от оппозиции.
Великий физик Стивен Хокинг заметил, что даже те люди, которые утверждают, что все предрешено и ничего с этим поделать нельзя, смотрят по сторонам, прежде чем переходить дорогу.
Велика ли вероятность победы Путина на этих выборах? Да, велика. Но все ли предрешено? Нет, не все.
Во-первых, в нашей истории было немало случаев, опрокидывавших самые «предрешенные» ситуации, начиная с выборов народных депутатов СССР 1989 года и заканчивая муниципальными выборами в Москве в 2017 году (кто из прогнозистов предсказывал, что в районе, где голосует президент, все 12 муниципальных депутатов будут избраны от «Яблока», — просьба откликнуться).
Во-вторых, логика «не поддержим тех, у кого мало шансов» не только ущербна (поддерживать надо того, кого считают достойным, — независимо от шансов: советские диссиденты боролись с режимом, зная, как малы их шансы), но и противоречива.
Шансы оппозиционных кандидатов зависят от поведения оппозиционных избирателей. Если они не придут, оправдывая свое бездействие мизерностью шансов своих кандидатов — шансы так и останутся мизерны. А если придут — шансы вырастут, в зависимости от того, сколько таких избирателей придет и проголосует.
Во-вторых, критически важным для дальнейшего развития ситуации в стране является соотношение уровней поддержки избирателями кандидатов в президенты.
«Не все ли вам равно, сколько получит Путин?» — рассуждают сторонники бойкота. Нет, не все равно.
Если Путин получит 80%, а его оппоненты по 2% — это даст основание говорить, что ему нет и не может быть альтернативы.
Если он получит 51%, а оппозиционеры по 15–20% — ситуация будет принципиально иной (на выборах 2000 года Путин получил лишь 53% — и его первый президентский срок разительно отличался по стилистике и решениям от второго).
Если же он получит 40% и будет второй тур выборов — это, как после президентских выборов 1996 года, может привести к серьезной смене политики.
Борьба за второй тур — реальная задача для оппозиции. Но победа в ней возможна лишь в том случае, если избиратели, не разделяющие нынешний политический курс, придут на выборы и покажут, что они есть, — а не останутся дома, убеждая себя и других, что «за них уже все решили» и «ни на что повлиять они не могут». Покажут, что идеи, представляемые кандидатами от оппозиции, имеют значимую поддержку, и это нельзя не учитывать. Только выборы могут показать, какова эта поддержка, как организована оппозиция и может ли она бороться за власть.
«Идеей бойкота «забастовка избирателей» не заканчивается, в рамках кампании также предлагается организовать массовое наблюдение, чтобы сократить вбросы», — уверяют сторонники бойкота. Лукавство: никаких наблюдателей у «бойкотистов» не будет, потому что направить их могут только кандидаты, участвующие в выборах.
В-третьих, мировой опыт показывает, что бойкот практически никогда не достигает целей. Немногие исключения — ситуации, когда существует порог явки на выборы, при недостижении которого выборы признаются несостоявшимися. Но с 2007 года эта норма в России отменена: выборы состоятся при любой явке.
Наконец, последний аргумент — приличному человеку стыдно участвовать в «фарсе», и вообще это «поддержка режима».
Выборы неравные, с ограничением конкуренции, с гигантским административным ресурсом на стороне действующей власти, с политической цензурой на телевидении, с преследованием оппозиции, с фальсификациями? Да.
Означает ли это, что они абсолютно нечестные? Нет. Потому что между тишиной и барабанным боем есть серьезный промежуток.
Не надо верить, что «все подделают»: выборы не являются гарантированно и стопроцентно нечестными. Возможности власти — и административный ресурс, и попытки фальсификаций — ограничены степенью сопротивления кандидатов от оппозиции и гражданского общества.
Там, где оппозиционеры ведут кампанию, где у них есть сторонники и агитаторы, где есть свободные СМИ, где есть наблюдатели и члены комиссий с совещательным голосом, назначенные оппозиционными кандидатами, — влияние «административного ресурса» и уровень фальсификаций снижается. Это во-первых.
Во-вторых, в России суд тоже несправедливый. Но это не значит, что приличному человеку не надо в него обращаться, отстаивая свои права. Обращаются — и нередко побеждают: многое (хотя, конечно, не все) здесь зависит от упорства, грамотности, последовательности заявителей.
В-третьих, не надо путать участие в определенных Конституцией и законом процедурах формирования власти (пусть и проходящих не так, как хотелось бы) с поддержкой режима. Иначе можно обвинить в «сотрудничестве с режимом» тех, кто платит налоги и требует, чтобы на эти налоги содержали школы и детские сады (а также отдает туда детей), и обращается к властям, настаивая на выполнении ими своих обязанностей. Это не постыдно и не почетно — это всего лишь жизнь в условиях существования государства.
Наконец, последнее. Как в свое время говорил Черчилль, плохую власть выбирают хорошие люди, которые не ходят на выборы.
Бойкот выборов — лишь оправдание собственного бездействия для тех, кто ищет не возможности для борьбы, а причины для того, чтобы от борьбы отказаться.
Тем самым добровольно отказываясь от своих гражданских прав, вместо того чтобы ими воспользоваться.
Кто предпочитает сидеть дома, гордо призывая в интернете или с очередного форума «Россия будет свободной!».
Вот только сделать Россию свободной таким путем точно не получится.
